Со свиньями переговоров у нас не получается, - Сергей Михайлов, генеральный директор группы "Черкизово".

На прошлой неделе группа «Черкизово» опубликовала предварительные финансовые результаты 2008 г. Впервые после IPO в 2006 г. одно из направлений бизнеса группы — мясопереработка — показало убыток. Производство колбасы и раньше было не слишком-то рентабельным, но терять деньги группе до сих пор не приходилось. Гендиректор «Черкизово» Сергей Михайлов уверен: виноват вовсе не кризис, а усложняющиеся отношения с розницей.

— Вы считаете, что прошлый год был для «Черкизово» удачным?

— Он позволил нам продемонстрировать неплохие результаты. Мы сегодня лидеры в птицеводстве, работаем над повышением эффективности в этом сегменте, заканчиваем интеграцию «Куриного царства» — мы уже видим первые плоды синергии между компаниями. В свиноводстве, развитие которого занимает достаточно долгое время, мы уже приближаемся к тому, чтобы выйти на полную загрузку — 75 000 т в новых комплексах в Липецке и Тамбове. Думаем выйти на полную загрузку этих мощностей к концу 2010 г.

— Вы говорите, что интеграция «Куриного царства» заканчивается. Но сделка была в 2007 г., разве процесс объединения еще не завершен?

— Это происходит поэтапно. В первую очередь мы интегрировали логистику и продажи. Сегодня вся продукция продается через один торговый дом, управление процессом происходит централизованно. Мы сейчас работаем через своих дистрибуторов. Но синергия, которую можно получить в производстве, занимает длительное время, на повышение эффективности производства уходят месяцы, а иногда и годы. В «Курином царстве» мы видим большой потенциал дальнейшей работы над снижением себестоимости.

— Коснулся ли кризис вашей компании?

— Этот кризис отличается от 1998 г. тем, что в те годы не было предшествующего сырьевого бума и развития экономики, не было платежеспособного спроса, а была колоссальная зависимость от импорта. За последние годы все это было создано, и спросу есть куда падать. И сегодня наша зависимость от импорта мяса гораздо меньше, чем в 1998 г., поэтому и цены для потребителей растут не так быстро. И для нас, и для потребителя это положительный фактор: благодаря очень умеренному росту цен на мясо, практически не отличающемуся от инфляционного, сегодня мы не видим сильного снижения потребления. Тем не менее я думаю, что снижение потребления в связи с кризисом может составить 15-20% в зависимости от вида продукта. Но мы считаем, что оно будет происходить в первую очередь за счет сокращения импорта, который пострадает из-за снижения рубля. Явного кризиса мы в продовольствии не видим. Не думаю, что потребление упадет так, что нам придется пересматривать все планы. Гораздо более сложный вопрос — зависимость от финансовых возможностей, наших и банков. Правда, в колбасе мы видим сдвиг в ассортименте в сторону средних и более дешевых сортов. Это наблюдается особенно в регионах. Если в 1998 г. у нас просто была девальвация и зависимость от импорта, а мы к тому времени не успели создать столько рабочих мест, то сегодня многие люди оказались на улице — мы видим во многих, особенно удаленных регионах, что потребление падает намного больше, чем в среднем по стране.

— Наблюдали ли вы отклонения от запланированных показателей в IV квартале 2008 г. и в I квартале 2009 г.?

— У нас в отрасли кризисы случаются почти что постоянно. То у нас птичий грипп, который укоренился в сознании у потребителя во многом потому, что эта тема широко обсуждалась СМИ. То цена зерна доходит до 9-10 руб. за 1 кг. Конечно, мы по этим ценам старались не закупать, а сделали это, как обычно, через 1-3 месяца после сбора урожая. Но часть объема все равно приходится покупать оперативно, и двух-трехкратное увеличение цены сказалось на нашей себестоимости. Потом последовали субсидии и поддержка со стороны правительства, я думаю, без них многие и птицеводческие, и свиноводческие компании просто не выжили бы. У нас очень линейный бизнес: если себестоимость корма выросла, то это 70% себестоимости, здесь чудес не бывает. В итоге себестоимость по некоторым позициям выросла в 2-3 раза, а цена на птицу, например, в первом полугодии 2008 г. выросла всего на 1%.

— Виктор Зубков считает, что в этом году по животноводческой отрасли в целом объем производства может быть увеличен на 600 000 т, т. е. около 10% производства, а к 2012 г. мы сможем себя полностью обеспечивать мясом птицы и свининой. Вы согласны с такими расчетами?

— Поскольку потребление падает, а доля импорта сокращается, можно говорить, что, даже если потребление упадет по отдельным группам товаров на 20%, мы уже будем близки к импортозамещению. Дальнейшее развитие зависит от многих факторов. Перспектива понятна: надо дальше наращивать объемы, сегодня на фоне кризиса это становится даже более простой задачей. Себестоимость в долларах падает, потому что затраты на зерно, зарплату, электроэнергию поднимаются в цене не так быстро, как девальвируется рубль. Конкурентоспособность российских агропроизводителей повышается. Инфляция строительных издержек в связи с кризисом тоже остановилась, мы видим даже падение в цене некоторых стройматериалов, что позволяет значительно сократить капзатраты. Но нужна дальнейшая поддержка правительства: субсидирование процентных ставок, регулирование рынка в целом, как пример — снижение квоты по мере роста российского производства. Снизили на этот год квоту по птице на 300 000 — мы такие формы регулирования приветствуем. Но сейчас видно, что и такое снижение квоты недостаточно, так как есть проблемы с реализацией птицы из-за падения спроса. Импорт надо и далее сокращать или перейти на другой метод регулирования, например метод плавающей пошлины. Плавающая пошлина даст динамическую возможность правительству в принятии решений по регулированию рынка, что особенно актуально в ближайшие несколько лет. И самое для нас важное — возможность финансирования. Непонятно, будут ли деньги, чтобы закончить уже начатые проекты и развивать новые. Без этого значительного роста не получится. Если все, что я сказал, будет сделано, думаю, вполне реально к 2012 г. в большей степени обеспечить потребности за счет внутреннего производства. Импорт не исчезнет, но он будет составлять 10-15% — это уже здоровый уровень. Дальше нужно будет смотреть на стратегию экспорта: внутренний рынок большой, и это замечательно, но вектор развития — это экспорт. С зерном это уже получается, и с мясом птицы и свининой это тоже может произойти. Если мы сможем наладить экспорт птицы и других видов мяса в те регионы, в которые мы уже экспортируем зерно, это усилит внешнеэкономические позиции России в Китае, странах Ближнего Востока, Персидского залива, Северной Африки. Но все это будет зависеть от работы правительства — борьбы с ветеринарными барьерами, ограничениями в рамках ВТО, даже если у нас будет самая дешевая птица в мире, не факт, что нас пустят в Европу или даже в Китай.

— Вы сокращали сотрудников?

— Определенные сокращения проводились, но они связаны с реструктуризацией компании в целом. Мы каждый год где-то набираем людей — например, в свиноводстве и птицеводстве, а где-то сокращаем, в частности в мясопереработке. Отчасти мы реорганизуем производство, пытаемся укрупнять производственные центры, закрывать, где это возможно, площадки, которые неэффективны. Например, в Москве мы практически полностью перенесли все колбасное производство с площадки в Бирюлеве на черкизовскую площадку. Сети нас подталкивают к тому, чтобы постоянно повышать нашу эффективность. Не знаю, насколько это возможно делать дальше. Но даже наши усилия не гарантируют нам и минимальную доходность — сегмент мясопереработки в 2008 г. оказался убыточным.

— Вы считаете, в этом виноваты сети?

— Одно дело — пусть даже небольшая рентабельность, и другое — когда мы уже теряем деньги. Мясоперерабатывающая отрасль оказалась в самой сложной ситуации: усилия правительства направлены больше на животноводство и воспроизводство свиней и птицы, которых не хватает и без которых невозможно построить и производство мяса, а переработка оказалась зажата в тиски между постоянно растущей ценой на мясо, высокой конкуренцией и сетями. Но обрушится переработка — обрушится и вся цепочка производства. У нас каждый сегмент работает отдельно, но стратегически мы понимаем, что без переработки вперед не продвинемся.

— И что же делать?

— Один из способов — пересмотреть систему квотирования. Когда были введены квоты, это помогло поднять цены на мясо и защитить рынок. Краткосрочно это, может, и было неинтересно потребителю, но все мы понимаем, что для ухода от зависимости от импорта это было необходимо. Благодаря квотам все начали инвестировать и идет прирост объемов производства, зависимость от импорта снижается, и ее надо снижать и дальше. Кроме того, сейчас больше 70% всех квот на свинину, говядину и птицу оказались в руках 5-6 компаний.

— В официальных документах фигурирует несколько сотен компаний по каждому виду мяса...

— Я не хотел бы приводить имена. Вы можете проанализировать взаимосвязь этих компаний. Насколько это дает эффект для рынка? Я считаю, что это неэффективно. Нам, как производителям мяса, конечно, выгодно, чтобы цены были высокими. Но, как потребители, мы должны понимать, что конкуренция и соревнование отсутствуют и все это будет вести к более высоким ценам. Трейдеры, у которых в руках оказались квоты, говорят, что реинвестируют свою прибыль. Ну не вижу я их глобальных инвестиций в животноводство. У нас квот практически нет. Мы исторически перерабатывали много импорта, который в основном закупали у импортеров, а не ввозили напрямую. И наши объемы ввоза были несопоставимы с теми объемами, которые и тогда, и после оказались у нескольких трейдеров. Нужно или пересмотреть всю систему квотирования, или перераспределить какую-то часть, сделать квоту, которая была бы доступна переработчикам, чтобы мы могли поддерживать свои производства хотя бы на уровне безубыточности. С другой стороны, нужен закон о регулировании торговли, чтобы через этот закон можно было простимулировать развитие разноукладной торговли, в том числе мелкооптовой розницы, рынков и колхозных рынков, а также мелких независимых магазинов, торговых центров. Очень хорошо, что ритейл активно развивался, и он должен и дальше динамично развиваться. Но нужен баланс между организованными сетями, маленькими независимыми магазинами, рынками, чтобы производитель имел возможность альтернативного выхода к потребителю. Мы за прошлый год больше $26 млн потратили на бонусы сетям по колбасному сегменту и более $15 млн — по птицеводству (итого около $42 млн). А субсидий нам начислили $18,4 млн, из которых мы еще недополучили $6,6 млн.

— Условия вашей работы с сетями с наступлением кризиса изменились?

— По отсрочке платежа условия для нас и так были тяжелыми. Сети пытаются отстоять хотя бы те условия, которые были. У нас физической возможности давать отсрочку на 45, 60 или 90 дней просто сейчас нет из-за кризиса, и мы вынуждены просить об уменьшении отсрочки. Их просьбы об увеличении отсрочки не продиктованы тем, что товар не уходит с полки. Наша продукция уходит за два дня, неделю, максимум 10 дней, да и то лишь по отдельным товарным позициям. А отсрочки в 2-3 раза превышают этот срок. Получается, что мы фактически финансируем ритейл. Сегодня, когда у всех финансовые сложности, вопрос, хотим мы их [ритейл] финансировать или нет, не стоит — это практически невозможно. Вопрос в другом. Нас беспокоит, что мы фактически полностью теряем рычаг управления ценой на полке. Мы бы, например, хотели указать отпускную цену на наш товар на упаковке, а не имеем возможности это сделать. В 2008 г. мы ничего на мясопереработке не заработали. Но бонусы-то мы платим — все это ложится на стоимость продукта, за который платит или не платит потребитель. В 2008 г. мы заплатили бонусы сетям по колбасе больше $26 млн на оборот в $100 млн и больше $15 млн по птице на оборот в $70 млн, и мы видим, что пропорция бонусных выплат к продажам все время увеличивается. Получается, что цепочкой добавочной стоимости мы практически не управляем: если кто-то дает бонусы — мы не можем не давать.

— Но вы же можете отказаться от работы с сетями, продавать свою продукцию через другие каналы сбыта?

— Не думаю, что проблема только в ритейле. Без него тоже невозможно. Но нужно искать общие решения. Бонусы ложатся на конечную цену. В итоге потребитель получает более дешевую колбасу или качественную колбасу, но по недоступной цене. В такой сложной кризисной ситуации хотя бы на социально важные продукты наценка должна быть адекватной, зафиксированной — может, 20%, может, 25%. Мы уже страдаем, вся отрасль страдает: помимо того что мы не зарабатываем, наш товар как категория в целом становится не таким привлекательным для потребителя. Ритейл взял на себя ответственность регулировать наше ценообразование, и потребитель уже не готов платить за такое качество эту цену. Ритейл, конечно, и сам страдает. Например, на колбасу наценка в среднем по отрасли высокая — 20-30% от закупочной цены, а с учетом ретро-бонусов — 50-60%. А на птицу, наоборот, наценка может быть гораздо ниже, или они торгуют иногда в минус. Нам звонят с вопросом: почему продукция продается ниже закупочной цены, в чем дело? Но тушка бройлера — в десятке самых популярных товаров, которая привлекает трафик. Однако мы-то влиять на это уже не можем.

— Что вы хотите увидеть в законе о торговле? Конкретный процент допустимой наценки? Какие положения являются для вас принципиальными?

— Ставку НДС на социальные продукты — 10%. Наверное, было бы справедливо, чтобы на этот класс продуктов была определена максимально возможная наценка, на уровне 25-30%, которая должна уже включать в себя бонусы сетей, иначе нет смысла регулировать наценку. Таким образом, регулировалась бы доходность и производителей, и розницы. Кроме того, важно регулировать, чтобы сети не торговали себе в минус. Это основные положения. Также должна быть предусмотрена разноформатность торговли в целом, чтобы, когда нам предъявляют аргумент «не везите к нам — везите куда-нибудь еще», мы имели возможность ее куда-то везти. Раньше у нас была альтернатива организованной рознице: мы могли поставить, например, 100 машин и с машин торговать, а сегодня это уже практически невозможно. Это два основных момента, но есть еще и другие. Сегодня в РСПП обсуждается кодекс положительных практик во взаимоотношениях с торговыми сетями, но дело в том, что предприятия нашей отрасли традиционно объединены в рамках других объединений, и мнение агропроизводителей в работе над кодексом не учитывается. Тем более что кодекс — это только декларация, полумера. Однозначно нужен закон и контроль за выполнением этого закона, а также механизмы воздействия за его несоблюдение.

— Вы сказали, что практически закончили перенос производства с площадки в Бирюлеве.

— Мы оттуда убрали колбасное производство и планируем развивать там производство свежих полуфабрикатов и полуфабрикатов глубокой переработки. Также мы остановили производство в Сальске, поскольку у нас есть хладобойня в Лабинске — там мы концентрируем свои усилия в Южном федеральном округе, чтобы заниматься убоем и переработкой. Мы ликвидировали убойные мощности в Белгородской области — у нас там нет производства свинины, а игроков у них и без нас достаточно. Мы планируем заняться строительством новой убойной площадки в Липецке, которая будет покрывать наши потребности в убойных мощностях в Липецке и Тамбове. В свиноводстве и птицеводстве идет постоянная работа над повышением эффективности — повышаем конверсию корма, сохранность. Сейчас мы почти на 100% покрываем свои потребности в кормах через свои комбикормовые заводы, что позволяет нам контролировать себестоимость. Единственная площадка, где этого нет, — Брянск. Там нам предстоит построить свой комбикормовый завод.

— Будете ли вы начинать новые проекты?

— В первую очередь мы должны закончить проекты в свиноводстве. Мы прорабатываем возможность строительства новых свинокомплексов в Липецке, Воронеже, Тамбове, но это будет зависеть от возможностей финансирования и поддержки правительства. В птицеводство мы инвестировали в 2008 г. $75,5 млн, практически около 70% этой суммы — в нашу фабрику в Пензенской области, в основном в производство родителей. Мы там получим около 60 млн яиц в год — это самый долгий цикл в птицеводстве, который затем дает возможность наращивать производство, также мы проинвестировали строительство нового убойного завода в Пензе. В Брянске нам нужно строить больше птичников: убойный завод мощностью 9000 голов в час сегодня загружен на 30-40%. Насколько быстро мы будем строить, зависит от возможности получить банковское финансирование, или нам придется делать это за счет собственных средств, а это займет длительное время. Но сначала мы хотим, чтобы заработали текущие проекты, поскольку достаточно тяжело в нынешних условиях делать долгосрочные инвестиции и вложения в оборотный капитал, не получая полной отдачи. Но мы видим, что в этом и следующем году, когда мы выйдем на полную мощность по свинине на уже построенных свинокомплексах, пойдет серьезная отдача, и я надеюсь, мы сможем удерживать текущую доходность, которая позволит нам инвестировать и развиваться. Хотим переждать полгода-год, чтобы увидеть полную отдачу. Все время быть на этапе инвестиций сейчас довольно опасно. Сегодня окупаемость свиноводства — 5-7 лет. Это не быстро.

— У вас остается возможность брать банковские кредиты на развитие?

— Кроме финансирования есть еще вопрос стоимости финансирования. Даже если мы сегодня получаем субсидии на 80% от ставки рефинансирования ЦБ в 13%, а кредит у нас будет под 18-20%, есть вопрос, способны ли мы развивать проекты в свиноводстве, обслуживая такие проценты. Нет, не способны, так как срок окупаемости проектов еще больше удлиняется, а кредит дают всего на 5-8 лет, да и тяжело сегодня получить кредит на длинный срок. Тогда выходом может быть субсидирование реальной ставки по кредитам, а не ставки ЦБ. Мало какие из бизнесов могут обслуживать ставку выше 20%.

— На какой объем господдержки вы рассчитываете в этом году?

— В 2008 г. были введены разовые субсидии на корма из-за высоких цен на зерно. С учетом этих разовых субсидий нам начислили $52,8 млн в 2008 г., из которых мы пока не получили $13,1 млн. В этом году мы рассчитываем на сохранение субсидий по возмещению процентной ставки. Начиная с этого года 80% от ставки будет возмещать федеральный бюджет, т. е. нагрузка на местные бюджеты уменьшается.

— Обращались ли вы в ВЭБ за поддержкой?

— Нет. У нас практически все кредиты рублевые. А насколько мы понимаем, это касается в основном рефинансирования валютных кредитов. Мы работаем с Минсельхозом и Минэкономразвития по поводу поддержки наших текущих обязательств — у нас есть облигационный заем на 2 млрд руб. Работаем с банками на предмет рефинансирования части этих облигаций, часть — примерно половину — рассчитываем погасить за счет своих ресурсов.

— В 1998 г. вы едва не лишились контроля над ЧМПЗ как раз из-за резко обвалившегося рубля. Используют ли владельцы акции группы в качестве залога сейчас?

— В 1998 г. мы конвертировали часть долга в акционерный капитал — банк «Возрождение», Cheesholm и Morgan Stanley конвертировали долг около $50 млн в акционерный капитал. Мы извлекли урок: теперь у нас валютных обязательств практически нет. А тогда мы остались примерно со $150 млн валютных долгов после девальвации. Сейчас никаких залогов на головной компании нет. В залоге есть часть активов и акции некоторых дочерних компаний. Поскольку мы работаем с российскими банками, они довольно скептически относятся к залогам акций — их больше интересуют реальные активы: земля, недвижимость, оборотный капитал.

— Каков общий долг группы?

— На конец 2008 г. общий долг составляет $562 млн — по курсу на 31 декабря 29,38 руб./$. Сегодня из-за курса долг должен быть меньше.

— Какую долю из этого составляют краткосрочные обязательства?

— В основном это облигационный заем на 2 млрд руб. Есть еще часть оборотных денег на закупку зерна и материалов, но это, как правило, револьверные кредиты. Особого разрыва ликвидности тут мы не видим. Основное — это облигации: если все они будут предъявлены, нам придется заниматься рефинансированием.

— В меморандуме к SPO вы писали, что в 2008 г. планируете потратить на развитие $166 млн, в этом — $190 млн. Эти цифры актуальны?

— Особой альтернативы тут нет. Все начатые проекты надо закончить — это по приоритету идет даже выше, чем погашение облигаций. Если с кредиторами можно вести какой-то диалог, то со свиньями переговоров у нас не получается. В свиноводстве проекты будем заканчивать. В птицеводстве возможны некоторые корректировки, но мы продолжаем инвестировать. Если сможем получить финансирование, то начнем большой проект в Брянске, если нет — то, думаю, общие инвестиции в 2009 г. составят примерно $100-120 млн. В 2008 г., как и обещали, вложили $158 млн.

— Потрачены ли уже все средства, привлеченные в ходе SPO?

— Да.

— Не получали ли вы в последнее время выгодных предложений об M&A?

— Продаваться для компаний сегодня совсем не интересно, но для некоторых это вынужденная мера. В таких ситуациях появляются интересные предложения, которые мы рассматриваем. Но вопрос ликвидности и перед нами тоже стоит: наши акции стоят очень дешево, поэтому платить акциями невыгодно, привлекать деньги очень сложно, да и мы по такой цене не хотим. Возможно, определенные компании можно будет забирать просто за долги — мы за этими ситуациями внимательно наблюдаем. А часть активов — элеваторы, например — сильно подешевели, и их выгоднее покупать, чем строить.

— В 2007 г. «Черкизово» приобрело 28 000 га. Увеличиваете ли вы земельный банк?

— Мы в самом конце 2008 г. приобрели землю в одном из регионов и начали процесс ее регистрации, а это дело не быстрое. Будем и дальше рассматривать точечные возможности купить участки — сейчас для этого интересное время. Неоднозначно, будем ли мы в «Черкизово» заниматься обработкой этой земли, — из-за волатильности зернового рынка ясности маловато.

— Какая доля зерна, которое потребляет «Черкизово», производится «Напко»?

— Меньше половины. Рынок зерна очень прозрачный. На нем что играет роль — стоимость логистики. Если у нас есть производство зерна в Пензе и птицефабрика в Пензе — логистического плеча почти нет, и нам это выгодно. В любой точке страны вам сразу назовут рыночную стоимость зерна. Поэтому сказать, что есть необходимость закупать зерно только у «Напко», нельзя. Если где-то мы можем сэкономить на логистике — естественно, мы это делаем.

— Как делится ваше рабочее время между «Черкизово» и «Напко»?

— Оперативное время полностью посвящено «Черкизово», и его даже не хватает. На уровне акционеров и стратегических решений я могу подключаться к вопросам «Напко» или молочного проекта. Но это не оперативные вопросы.

— Сколько земель под контролем у «Напко»?

— В этом году будет обработано более 250 000 га, около 100 000 га уже были засеяны озимыми. В оформлении находится еще около 250 000 га, планы корректируются, и будут рассматриваться возможности расширения подконтрольных земель. Основное развитие — выращивание зерна. Мы запускаем новый селекционный комплекс по свинине — думаю, что в следующем году мы начнем получать свиноматок, — и новые свинокомплексы.

— Будет ли «Напко» развивать перерабатывающие мощности, мукомольное производство например?

— Пока стратегия предусматривает, что зерно будет продаваться. Будем рассматривать возможности экспортировать.

— Продолжает ли «Напко» сотрудничество с Grupo Fuertes по строительству свинокомплекса?

— Пока мы не достигли конечных решений. В связи с кризисом они пересмотрели свои взгляды на Россию. А у нас продолжается небыстрый процесс оформления земель. Есть нюансы, но я думаю, есть обоюдное желание, и я считаю, что подписанные соглашения о намерениях будут реализованы, просто со сдвигом во времени. Они хотели сделать замкнутый цикл производства свинины — от земли до убоя.

Все уже начатые проекты «Напко» находятся в зрелой стадии — стоит вопрос только дофинансирования со стороны банков. Активно работаем с Россельхозбанком, немного со Сбербанком. По новым проектам все то же самое — нужны залоги и вклад 30%. Все упирается в деньги.

Сейчас для всех, кто землю обрабатывает, стоит вопрос выживания и неснижения посевных площадей. Если озимые уже посеяны, то площади под яровыми будут существенно уменьшены, поскольку ряд компаний испытывают серьезные сложности, чтобы провести посевную, а потом уборочную. Наверное, и для правительства сейчас актуальны меры поддержки полевых работ.

— Есть ли между «Черкизово» и «Напко» конфликт интересов?

— Оснований для таких подозрений нет. Отношения между компаниями выстраиваются строго рыночно, даже внутри «Черкизово» сегменты между собой договариваются рыночно. Насколько все биржевой товар — настолько все прозрачно. Бизнесы по зерну и молоку никак не пересекаются, селекция, которая есть у «Напко», дополняет «Черкизово» и позволяет уйти от рисков, связанных с импортом генетики. Свинокомплексы «Напко» и «Черкизово» не пересекаются географически, а говорить о перепроизводстве свиней нам пока рано. Планов переработки у «Напко» нет.

— Будет ли «Напко» развивать производство индейки?

— Нет конкретного решения, есть идеи. Перспектива индейки прозрачна и достаточно интересна, конкуренция очень маленькая, потребление будет расти. Но мы видим сложности в производстве — это другая технология, более сложная, чем выращивание кур и свиней. Нас останавливает неуверенность в масштабах: сложностей мы точно приобретем не меньше, доходность тоже есть, но вопрос объемов остается открытым — не ясно, сколько там можно и нужно делать.

— Будете ли вы объединять «Черкизово» и «Напко»?

— На таком рынке, думаю, это неинтересно.

— Развивается ли проект «Мясновъ-77»?

— Это моя личная инвестиция — чтобы пон